Е.А. ЯКОВЛЕВА (БГПУ им. М. Акмуллы, г. Уфа, РБ) РЕЧЕВОЕ ПОВЕДЕНиЕ РУССКиХ и тАтАР, или как предписывают вести себя пословицы и поговорки

1. образ языка в русских и татарских паремиях

Слово «язык» имеет множество значений, важнейшим среди которых считается описание языка как средства общения. Кроме того, следует раз­граничивать также понятия «язык», «речь», «слово».

Нами были обследованы 2000 пословичных единиц русского и татарско­го народов, характеризующих основные свойства и функции языка. В фоль­клорных текстах образ языка предстает перед нами в различных ракурсах. Понимание речевой деятельности и отношение к ней во многом совпадает у обоих народов: и в русских, и в татарских суждениях провозглашается цен­ность речи как таковой, значимость владения ею для человека.

Язык, являясь важнейшим компонентом жизни человека, сопутствую­щим ему везде и всегда, представляет собой огромную ценность и для от­дельной личности, и для всего общества и человечества: Тел — байлык ‘Язык — богатство’.

Язык также представляет собой орган речи, с помощью которого чело­век говорит, произносит слова, общается, поэтому пословичные изречения выдвигают на первый план его коммуникативную роль, предполагающую установление взаимосвязи между людьми: Без языка и колокол нем. Владение речью — одно из важных условий существования человека: Авыз курке — тел, телнец курке — суз ‘Рот красен языком, язык — словом’.

Язык реализуется в речи и только через нее выполняет свое предназначе­ние.

1.1. Могущество языка. Речь представляется в паремиях как важнейшая составляющая жизни человека. В языке заключается его могущество, язык,

опосредуя человеческую деятельность, является основой, сущностью ком­муникативно-общественной деятельности [Леонтьев, 1974: 67].

Русские паремии указывают на огромную мощь, неимоверные возмож­ности языка, которые раскрываются путем соотнесения его с предметами, связанными общностью их символики или функций. В этом отношении значимыми являются такие реалии, как стяг, якорь, рычаг. Стяг (знамя) во время сражений воодушевлял бойцов на битву, призывал к победе, язык так­же способен оказать огромное воздействие на человека: Язык — стяг, дружи­ну водит. Функция якоря — удержание, остановка, прикрепление корабля к пристанищу. Язык может выступать в качестве якоря, т.е. способен управлять телом, действиями человека, оберегать его от глупых поступков: Язык телу якорь. Он может выступать и в качестве рычага, т.е. стимулировать, способ­ствовать осуществлению какой-либо деятельности: Языком, что рычагом.

В пословичных суждениях часто указывается на небольшой размер язы­ка, что в русских паремиях противопоставляется его силе: Мал язык, да всем телом владеет; Язык мал, великим человеком ворочает; Мал язык — горами ка­чает; а в татарских — его возможности причинить огромный вред: Телнец буе кече, генаЪы олы ‘Язык сам маленький, а грехи большие’.

1.2. Язык — средство деятельности. Речевая деятельность всегда включа­ется в более широкую систему деятельности как необходимый и взаимоо­бусловленный компонент. Без нее невозможна никакая другая работа, она предшествует, сопровождает, составляет ее основу.

Язык рассматривается как главное средство, используемое человеком в разных видах деятельности для достижения целей. В паремиях данная функ­ция раскрывается через указание на необходимость владения языком при поиске дороги ‘юл’, где язык выступает в качестве путеводителя, спутника, способного привести его в нужное место: Не ищут дороги, а спрашивают; Теле барныц юлы бар ‘Есть язык, есть и дорога’.

1.3. Язык и другие средства «объяснения». В татарских паремиях говорится о преимуществе языка перед другими средствами «объяснения» (физически­ми, жестовыми и т.д.). В этом плане язык противопоставляется палке ‘таяк’, причем роль последней снижается. Использование этой реалии в послович­ном суждении связано с тем, что палка применялась в школах и медресе для физического наказания, т.е. для «обучения» наиболее непослушных, неуспе­вающих учеников «физическим» способом: Тел белая ацлаталмаганны таяк белая ацлаталмассыц ‘Не умеешь объяснять языком — не сумеешь объяснить и палкой’.

И в русских, и в татарских паремиях выражается отношение к линг­вистическим и паралингвистическим способам общения, где главенствую­щая роль отводится слову. Эти пословичные суждения представляют форму противопоставления говорения жестам, движениям, сопровождающим речь в процессе коммуникации: Языком не расскажешь, так и пальцами не расты- чешь / Тел белан айтмича, бармак белан твртеп булмый.

1.4. Язык — кормилец. Специфичным для русских пословиц является представление языка в прямом и переносном смысле в качестве «кормиль­ца». Эту функцию репрезентирует лексема кормить. Язык в этих паремиях выступает, с одной стороны, посредником при организации труда, межлич­ностных отношений, источником «хлеба», с другой — причиной разногласия и прекращения отношений, то есть язык может играть как положительную, так и отрицательную роль в жизни в человека: Язык хлебом кормит и дело пор­тит; Язык поит и кормит, и спину порет.

1.5. Язык — душа. В татарских пословицах рассматривается взаимоотно­шение языка и души, где язык выступает средством раскрытия души: Куцелда бар телга килер ‘Что есть на душе отразится на языке’; Куцеле бушныц теле буш ‘Пустая душа — пустой язык’.

Человеческая душа представляет собой скрытую природу, она таин­ственна, затворена, ее загадочность ассоциируется в пословицах с теми реа­лиями, для которых также характерна неизвестность, ценность, скрытность. Их взаимосвязь в паремиях раскрывается путем таких соотнесений души и языка, как сундук — ключ (сандык — ачкыч), клад — ключ (хэзинэ — ачкыч), замок — ключ (йозак — ачкыч), падишах — визирь (патша — вэзир), напри­мер: Кешенец куцеле сандык, авызы йозак, теле ачкыч ‘У человека душа — сун­дук, рот — замок, язык — ключ’; Куцел йозак, тел ачкыч ‘Душа — замок, язык — ключ’; Куцел — патша, тел — вазир ‘Душа — падишах, язык — визирь’; Тел — куцелнец квзгесе ‘Язык — зеркало души’. Данный аспект в русской паремиологии находит меньшую освещенность.

1.6. Добрый и злой язык. Однако деятельность языка не всегда созида­тельна: в тех случаях, когда говорящий не владеет языковой культурой, пра­вилами речевого поведения или пренебрегает ими, речевые действия могут быть деструктивными, т.е. язык может выступить и разрушителем. Итак, речь может оказать как положительное, так и отрицательное воздействие на чело­века: Язык голубит, язык и губит; Самое сладкое — язык, самое горькое — язык; Тел твзи, тел боза ‘Язык строит, язык и рушит’; Yтергaн да тел, тергезган да тел ‘Язык и убивает, и оживляет’; Тел юата да, елата да ‘Язык и утешает, и огорчает’.

В паремиях ясно и отчетливо разделяются понятия «добрый язык» и «злой язык». Их свойства и функции выступают объектом характеристики и оценки в русских и татарских пословичных суждениях, которые находят выражение через следующие лексемы: добрый / яхшы, злой / яман, сладкий /татлы, горький /ачы. При характеристике положительных и отрицательных свойств языка отмечается его воздействие на чувственно-эмоциональную сферу человека. Деятельность языка лежит в основе испытываемых челове­ком чувств: радости, печали, спокойствии, тревожности. Отношение к ним у обоих народов совпадает: добрый язык понимается как источник созида­тельной силы, свойственной речевому поведению, соответствующему нор­мам общения. Он выступает источником благотворных деяний, оказывает благоприятное психологическое воздействие на человека и всегда связан с положительными оценками и эмоциями, приятными чувствами. В татар­ском и русском пословичных фондах много суждений, указывающих на по­ложительный результат деятельности «доброго» языка. В количественном отношении пословицы такого содержания преобладают в татарском языке. Язык выступает средством, позволяющим преодолевать препятствия: от­крыть железные ворота ‘тимер капкаларны ачар’; он является сильным ору­жием в руках человека для достижения им поставленных целей, с помощью языка становится возможным завладеть троном ‘тэхет били’, выманить змею из норы’ еланны ененнэн чыгарыр’ и т.д. Все это подчеркивает его силу, спо­собную победить зло: Татлы тел тимер капкаларны ачар ‘Сладкийязык желез­ные ворота откроет’; Татлы тел тэхет били ‘Сладкийязык завладеет троном’. В данной тематической группе имеются и соотносящиеся пословицы: Добрый язык змею выманит из норы /Яхшы тел еланны ененнэн чыгарыр. Зооним змея встречается в обоих паремиологических фондах, он имеет глубокие корни в мифологической природе многих народов и часто символизирует хитрость, коварство. В русских и татарских паремиях это слово употребляется также и для характеристики злого, коварного и льстивого языка. Ачы тел — агулы елан ‘Горький язык — ядовитая змея’.

«Злой язык» характеризуется как разрушительная сила, с ним связаны ненормативные способы речевого поведения. Деятельность «злого языка» губительна для окружающих, она вызывает отрицательные эмоции, непри­ятные ощущения и преследует цель оскорбления, унижения человека, явля­ясь причиной глубоких переживаний. Характеризуя «злой язык», татарские и русские паремии указывают на его губительное воздействие: иссушит дере­во ‘агачны корытыр’, расколет голову ‘башны ярыр’: Злой язык, что стрела; Яман тел тере агачны корытыр ‘Злойязык живое дерево иссушит’.

В татарском пословичном фонде имеются суждения, провозглашающие несовместимость злого языка и религиозной веры. Все деяния верующего человека должны быть благочестивы, поэтому употребление в речи грубых выражений может привести к потере веры: Яхшы тел еланны вменит чыгарыр, яман тел адэмне иманнан чыгарыр ‘Добрый язык змею выманит из норы, злой язык человека оставит без веры’. В нашей картотеке русских пословиц такого содержания не найдено.

«Злой язык» в пословицах соотносится с режущими предметами, оружи­ем, а его воздействие на человека — с болью, раной, которую они могут нане­сти: в татарских это меч ‘кылыч’, нож ‘пэке’, копье ‘сецге’, ружье ‘мылтык’: Кылыч берне утергэн, тел мецне утергэн ‘Меч убьет одного, а язык — тысячи’; Пэке кисэ, тел телэ ‘Ножик режет, язык расщепляет’; Явыз тел мылтыктан куркынычрак ‘Злой язык страшнее ружья’; в русских паремиях — меч, нож, стрела: Не ножа бойся, языка; Злой язык, что стрела. Имеются соотносящи­еся паремии: Тел кылычтан уткен / Язык острее сабли. Соотнесения «злого языка» с этими реалиями актуализируют его потенциальную опасность.

«Добрый» и «злой» языки часто рассматриваются в оппозиции друг к другу, например: Яхшы тел яз кебек, яман тел квз кебек ‘Добрый язык словно весна, злой - словно осень’; Ачы тел — зэhэр, татлы тел — шикзр ‘Горький язык

— яд, сладкий язык - сахар’.

Пословицы указывают на «наказуемость» «злого языка»: человек несет ответственность за свои слова, поэтому употребление грубых выражений, оскорбление окружающих, может привести к неприятным последствиям для самого говорящего. Объектом, несущим наказание за деятельность языка, и в русских, и в татарских паремиях выступает голова ‘баш’: За плохой язык хорошую голову потерять можно; За грехи языка губы терпят; Тел вчен баш щавап бирер ‘За язык голова отвечает’; Башны телдэн тарталар ‘Голову дер­гают за язык’.

Таким образом, язык, с одной стороны, может служить во благо говоря­щего, с другой — он способен причинить ему массу неприятностей. К пагуб­ному воздействию языка часто приводит необдуманность в словах, излишняя болтливость: Мельница мелет — мука будет, язык мелет — беда будет; Время разрушит то, что сделано, а язык — то, что надо сделать; Сыерны мвгезеннэн, кешене теленнэн тоталар ‘Корову ловят за рога, а человека — за язык’.

Паремии указывают на необходимость владения языком, умения им пользоваться, ибо неконтролируемый язык таит в себе опасность, он мо­жет обернуться против своего «хозяина». Язык в этом аспекте рассматри­вается в качестве «врага» человека. Разрушительная сила языка актуали­зируется в лексеме враг ‘дошман’, которая выступает базовой метафорой, выражающей негативную оценку языку. В количественном соотношении список пословиц с данным метафорическим переосмыслением преобла­дает в русском языке: Язык мой — враг мой: прежде ума глаголет; Язык мой

— враг мой: прежде ума рыщет, беды ищет; Свой язычок первый супостат;

Тел — кешенец дошманы ‘Язык — враг человека’; Yз телец узецэ дошман ‘Свой язык себе враг’.

В татарских паремиях встречается образ льва ‘арыслан’, олицетворяю­щий губительность языка. Тел дигэн арыслан ишектэ ятыр, тыялмасац, сак бул, башыцны чэйнэп атыр ‘Язык — лев, у двери будет лежать, не сдержишь, будь осторожен, голову проглотит’. Подобные паремии носят рекоменда­тельный характер, они предупреждают об опасности, которая может постичь каждого при неправильном, бесконтрольном использовании языка.

1.7. Острый язык означает проявление остроумия, т.е. изобретательности в нахождении ярких, удачных, смешных или язвительных выражений [Оже­гов, 2004: 465].

Положительная и отрицательная коннотация «острого языка» в русских пословичных суждениях основывается на умелом и неумелом пользовании им говорящим, обладающим либо не обладающим умственными способно­стями. Неумелое пользование острым языком получает народное осуждение: Острый язык, да дурной голове достался. Острый язык часто характеризует­ся в противопоставлении длинному языку и получает положительную оцен­ку: Yткен тел — бэхет, озын тел — бэла ‘Острый язык — счастье, длинный язык — беда’; Острый язык — дарованье, длинный язык — наказанье.

В татарских паремиях острый язык ‘уткен тел’ в большинстве случаев получает негативную оценку, где указывается на его возможное отрицатель­ное воздействие на самого говорящего: Yткен тел хущасына янар ‘Острый язык пригрозит хозяину’; Yткен кылыч кынысын кисэр, уткен тел иясен кисэр ‘Острый меч порежет ножны, острый язык — хозяина’.

1.8. Способность к бесконечным разговорам (болтливость). Известно, что основное предназначение языка — быть средством общения, удовлетво­рять потребность человека в говорении. Данная функция во многих посло­вичных изречениях представлена утрированно и в обоих пословичных фон­дах находит аналогичные определения. В этом случае язык оценивается по содержанию высказываемых им выражений, он рассматривается как сред­ство «пустой болтовни», источник пустых, ненужных разговоров и характе­ризует болтливого человека. Паремии подчеркивают большую активность и подвижность языка, склонность к бесконечным разговорам. Здесь указы­вается на такое физическое качество языка, как мягкость, “бескостность” (язык без костей / тел сеяксез), обеспечивающих ему возможность «болтать без остановки: Язык без костей потешает гостей; Язык без костей намелет на семь волостей; Тел сеяксез ‘Язык без костей’.

В татарских пословицах, благодаря данному физическому качеству, язык гнется ‘бегелэ’, прячется ‘кача’, то есть в действиях он ничем не огра­ничен и ему свойственно говорить все без разбору: Тел сеяксез: кая бексэц, шунда бегелэ ‘Язык без костей: куда согнешь, туда и гнется’; Тел сеяксез: эйтэ дэ кереп кача ‘Язык без костей: говорит и прячется’. Для осуществления языком речевых действий не существует никаких «препятствий»: узлов (Тел буынсыз ‘Язык без узлов’), порогов (Телнец тупсасы юк ‘Для языка нет порога’), вслед­ствие чего его ничто не может остановить.

В русских пословицах излишнюю болтливость языка репрезентируют лексемы: молоть, лопотать, ворочаться, указывающие на его подвижность, “поворотливость”: молоть — говорить что-нибудь вздорное; лопотать — го­ворить быстро, неясно, ворочаться — шевелиться, двигаться [Ожегов, 2004], например, Язык без костей во все стороны ворочается; Язык мягок: что хочет, то и лопочет; Язык — жернов: мелет, что на него ни попало. Кроме этого, в рус­ских паремиях неугомонность языка передается посредством сравнения его с осиновым листом: языку приписывается свойство «трепаться», подобно осиновому листу, то есть много болтать: Язык, что осиновый лист: во всякую погоду треплется. На болтливость языка указывается посредством представ­ления речевой деятельности как процесса молотьбы, то есть выбивания зер­на из колоса: Язык без костей — мелет.

Универсальными образами в русских и татарских пословицах выступа­ют жернов, мельница ‘тегермэн’ и глагол молоть ‘тегермэн тарту’, например: Безоброчная мельница; Тел — тегермэн ‘Язык — мельница’.

1.9. “Разобщенность” языка и ума. Неуправляемый язык одерживает верх над умом, рассудительностью, приводит к нежелательным последстви­ям не только для окружающих, но и для самого говорящего. Несдержанность языка особенно сильно проявляется, когда человек находится во власти своих эмоций и чувств, вследствие чего теряет контроль над своим языком, становится неспособным выполнять внутренние мыслительные операции, которые должны предшествовать говорению. В русских пословицах рассма­триваются случаи, когда речевая деятельность опережает умственную дея­тельность: Язык мой, а речи не мои говорит; Язык и то поведает, чего голова не ведает. Такая речь получает негативную оценку: Плохо коль слово сказано, не спросясь разума.

Татарские паремии, раскрывающие взаимосвязь языка и ума, носят рекомендательный характер и призывают соблюдать последовательность мысль — слово: Телец белэн узма, белемец белэн уз ‘Опережай не языком, а умом’. Язык здесь часто выступает в качестве ключа к знаниям, уму человека: Баш — сандык, тел — ачкыч ‘Голова — сундук, язык — ключ’.

2. СЛОВО И ЕГО ПОСТОЯННЫЕ И «ЛЕТУЧИЕ» СВОЙСТВА

Язык и языковая деятельность манифестируются, прежде всего, в сло­вах. Слова — это и материал, и продукт человеческого общения, с помощью них возможна реализация коммуникации.

Особую группу представляют паремии, описывающие общие основные свойства слова. Слова обладают постоянными и «летучими» свойствами [Рождественский, 1979: 36], знание и учет которых важны для участников коммуникативного взаимодействия. Пословичные системы выделяют такие свойства слова, как необратимость, беспредельность, быстрое распростра­нение, которые находят выражение через метафорическое переосмысление элементов окружающей среды, зоонимов, предметов быта.

2.1. Необратимость слова. Слово в народном миропонимании — вели­кая ценность, а называние, нарекание чего-либо — большая ответственность [Никитина, 1993: 129]. Одним из важных постоянных свойств является необ­ратимость слова, которая предполагает невозможность возвращения назад высказанных слов: Скажешь — не воротишь, напишешь — не сотрешь; Выпу­стил словечко, не догонишь и на крылечке; И дорого б дал за словечко, да не вы­купишь. Основная идея этих паремий состоит в напоминании о необходимо­сти следить за речью, быть осторожным в языке, обдумывать высказывания перед их произнесением, так как сказанное слово нельзя вернуть назад, оно необратимо, и зачастую необдуманное слово приносит вред: Авызыц белзн чэчкэнне кулыц белзн щыеп ала алмассын, ‘То, что посеял ртом, руками не собе­решь’; Авызыцнан ычкынса, тоталмассыц ‘Сорвется с уст, не поймаешь’; Ярма- ны чэчсэн щыярсьщ, сузне чэчсэн щыялмассыц ‘Пшено рассыплешь — соберешь, слово рассыплешь — не соберешь’.

Невозвратимость слова и ущербность необдуманного высказывания в русских и татарских паремиях доводится как при помощи идентичных обра­зов, так и специфическими способами. Универсальным является соотнесе­ние слова со стрелой ‘ук’, воробьем ‘чыпчык’, конем ‘ат’, например: Эйткзн суз — аткан ук ‘Сказанное слово — выпущенная стрела’; Сказанное слово — пу­щенная стрела; Ат ычкынса, тотып була, суз ычкынса, тотып булмый ‘Конь убежит — поймаешь, слово убежит — нет’; Коня на вожжах удержишь, а слова с языка не воротишь.

Конь — типичный мифологический образ, это быстрое животное, но его можно поймать, удержать, что невозможно по отношению к высказанному слову, поэтому и в русских, и в татарских паремиях слово часто противопо­ставляется коню. Паремии указывают на их схожие качества (таковыми яв­ляются свобода, быстрота передвижения коня и быстрое распространение слова) и на их отличительные свойства: коня можно удержать, а вот слово обратно вернуть нельзя.

Стрела является одной из типичных метафор в пословицах разных наро­дов, применяющихся для характеристики, с одной стороны, необратимости слова, с другой - его способности нанести ущерб. Соотнесение со стрелой связано с ее скоростью и способностью убить или ранить. При этом в рус­ских пословицах слово в первой части высказывания противопоставляется выпущенной из лука стреле, а во второй части сближается с ней по функции необратимости; в татарских же пословицах слово ^з’ и стрела ‘ук’ прирав­ниваются друг к другу и как образы, и как функциональные объекты.

Указывая на необратимость слова, паремии соотносят его с птицей, сближение этого образа со словом основывается на характерной для них обоих скорости передвижения и «невозвратности». Универсальным об­разом здесь выступает воробей. По своему строению и русские, и татар­ские пословицы идентичны, в них слово противопоставляется воробью, при этом иронично допускается «возможность» ловли воробья, что не до­пустимо со словом: Слово не воробей: вылетит — не поймаешь / Суз чыпчык тугел, авызыцнан чыкса, тоталмассыц. Помимо этого, в татарских паремиях встречаются очкан кош ‘улетевшая птица’, тургай ‘жавронок’, тавык ‘кури­ца’ — птицы, отсутствующие в русских паремиях. В этих пословичных изре­чениях сказанное слово уподобляется либо улетевшей птице и жаворонку, которых уже невозможно поймать, либо курице, которую в принципе мож­но удержать: Свйлэгэн суз — очкан кош ‘Сказанное слово — улетевшая птица’; Суз тавык тугел, очып китсэ, тоталмассыц ‘Слово не курица: улетит, не пой­маешь’.

В татарских паремиях необратимость слова иногда приобретает фило­софское осмысление: проводится сопоставление речи с философской кате­горией времени, соотношение с прошедшей жизнью ‘узган гомер’: Эйткэн суз, аткан ук, узган гомер — берсе дэ кире кайтмас ‘Сказанное слово, выпущен­ная стрела, прошедшая жизнь — ничто не вернется обратно’.

Необратимость речевого процесса передается при помощи его соотне­сения с такими реалиями, как забитый гвоздь ‘каккан кадак’, отрезанный хлеб ‘кискэн икмэк’, утырткан багана ‘поставленный столб’: Эйткэн суз — утырткан багана ‘Сказанное слово — поставленный столб’; Эйткэн суз — кискэн икмэк: кире ябыштырып булмый ‘Сказанное слово — отрезанный хлеб, обратно не приклеишь’; Эйткэн суз — каккан кадак ‘Сказанное слово — забитый гвоздь’. Сближение слова с этими образами основывается на метафорическом упо­доблении необратимости “сказанного” — законченной деятельности, завер­шенному действию.

В русских паремиях специфичными образами для передачи данного свойства выступают пуля, плевок: Выстрелив, пулю не схватишь, а слово, сказав, не поймаешь; И плевка на лету не перехватишь; Что выплюнешь, того не схватишь.

Соотнесение слова с пулей основано на таких общих для них обоих свойствах, как стремительность, невозвратимость и предназначенность для нанесения ущерба. Соотнесение слова с плевком связано с местом их «про­явления» — ртом.

В русских и татарских паремиях при описании данных свойств употре­бляется лексема проглотить ‘йотарга’ и указывается на невозможность осу­ществления этого действия по отношению к сказанному слову: Выговоренное слово уже нельзя проглотить; Эйткэн сузне кайтарып эчкэ йотып булмас ‘Ска­занное слово обратно не вернешь и не проглотишь’.

2.2. Быстрое распространение в окружающем пространстве - следующее свойство слова. Слово передается от одного лица к другому, в процессе чего оно быстро разносится в массе людей, для него не существует никаких пре­пятствий, способных остановить его: Сузгэ киртэ юк ‘Слову нет преграды’.

Быстрое распространение слова характеризуется при помощи глаголов движения, передающих «мгновенность» речи. В русских пословицах таким глаголом выступает бежать (Речь любит течь, фраза — идти потихонечку, а слова — бежать), а в татарских - летать ‘очарга’ (Суз канатсыз оча ‘Слово и без крыльев летает’). В обеих пословичных системах встречается лексема до­гнать ‘артыннан житэ алмаска’, репрезентирующая данное свойство слова, например, Выпустил словечко, не догонишь и на крылечке; Сузнец артыннан щитэ алмассыц ‘Слово не догонишь’.

В татарских паремиях слову приписывается наличие крыльев ‘канат’, символизирующих скорость, вольность и неуловимость: Сузнец канаты бар ‘Слово с крыльями’. Слово также ассоциируется с ветром ‘жил’, для которого характерна быстрота, неограниченность в движении: Авыз — капка, суз щил ‘Рот — ворота, слово — ветер’. Указывая на легкость и мгновенность слова, татарские пословицы отмечают отсутствие у него груза: Сузнец йоге юк ‘У сло­ва нет груза’.

Скорость слова, его дальнейшая свобода раскрываются посредством противопоставления понятий слово — хозяин ‘суз — хужа’. Паремии пове­ствуют о том, что высказанное слово уже не принадлежит своему хозяину, то есть тому, кем оно было произнесено - оно свободно и способно донести свой смысл куда-то раньше, чем там появится хозяин: Суз иясеннэн алда килеп щитэ ‘Слово дойдет раньше хозяина’.

В русских паремиях зачастую указывается на неминуемость распростра­нения слова в силу неспособности существующих препятствий ограничить движение слова. В качестве таких «преград» выступают реалии - зубы, воро­та, например: В зубах слово не завязнет; Слово на вороте не виснет.

2.3. Детерминированость и беспредельность слова проявляются в про­цессе беседы, где одно слово выступает в качестве «зацепки» для другого слова, каждое слово способствует «рождению» следующих новых слов. Данное свойство выражается в обеих пословичных системах лексемами ро­дить ‘туарга’, цепляться, зацепка ‘ыргак’. Слово, с одной стороны, может родить слово, то есть способствовать возникновению новых лексем, с дру­гой — оно может цепляться за предшествующее слово, то есть его появление вызывается предыдущим высказыванием. И татарские, и русские паремии утверждают «бесконечность» речевого процесса и выделяют в качестве его источника само же слово: Слово за словом вперебой идет; Слово за слово це­пляется; Слово слово родит, третье само бежит; Суз сузнец ыргагы ‘Слово — зацепка слова’; Суздэн суз туа ‘Слово рождает слово’; Бер суз бер сузне эйтэ ‘Слово вытягивает слово’.

Одно слово может служить «ниточкой», соединяющей различные темы, проблемы, оно обеспечивает продолжение и нескончаемость разговоров. Итак, слова беспредельны: Умысли нет дна, у слова нет предела; Уйныц тебе юк, сузнен, чиге юк ‘Умысли нет дна, у слова нет границы.’. В татарских паре­миях встречается метафорическое уподобление беспредельности слова реа­лиям нить ‘жеп’, волокно ^с’, что обусловлено возможностью их сплетать, сшивать, расплетать и пр.: Суз — щеп кебек: телзгзн якка тегеп тз була, сузып та була ‘Слово как нить — можно как хочешь шить, куда хочешь протянуть’, а в русских пословицах в качестве метафорического уподобления бесконеч­ности слова выступает железо: Слово, что железо: сколько куешь, столько и тянешь.

2.4. Доброе и злое слово. Слова являются материальным воплощением мысли, результатом речевой деятельности, они не только выражают состо­яния, переживания человека, но и сами обладают способностью вызвать их. Слово может ранить человека, утешить, повергнуть в сон или в ярость, вселить ужас или развеселить, исцелить от тяжелых недугов и т.д. [Абелева, 2004:18]. В пословичных суждениях раскрываются и такие летучие свойства слова [Рождественский, 1979], как доброе — злое / яхшы-яман, мудрое — глу­пое / акыллы-ахмак.

В пословицах лексема слово отождествляется с вербальным действием, с коммуникативной деятельностью, которая может быть санкционирована и на которую может быть наложен запрет. Слово выступает в качестве по­ступка, осуществляемого в коммуникативной сфере, поэтому оно характе­ризуется разнообразными эпитетами: доброе, злое, мудрое, глупое, которые больше ориентированы на содержание речи.

Большую массу составляют паремии, раскрывающие сущность «до­брых» и «злых» слов, являющихся противоположными по своему содержа­нию и воздействию на окружающих. Народные воззрения на эти качества слова в целом идентичны, некоторые различия состоят лишь в подборе ме­тафор. Пословицы обоих народов определяют ценность доброго слова, ука­зывают на его благотворное воздействие на человека. Доброе слово связано с добрыми намерениями, оно может утешить, поддержать в трудной ситуации, придать уверенность, избавить от сомнений, уладить отношения. Доброе слово приятно на слух и «полезно» для души, оно несет радость и спокой­ствие: Бер яхшы суз мец куцелнен, щзрзхзтен твззтз ‘Одно доброе слово зажив­ляет тысячи душевных ран’; Яхшы суз щан эретз ‘Доброе слово душу растопит’; Доброе слово окрыляет; Добрые слова дороже богатства.

В русских пословицах приводится сравнение доброго слова с жемчугом, добрым конем, весенним днем, то есть с теми реалиями, которые получают в национальной культуре положительную интерпретацию: жемчуг — драго­ценность (указывается на ценность доброго слова), добрый конь — помощ­ник человека (указывается на необходимость доброго слова), весенний день

связан с положительными эмоциями, чувствами (указывается на благотвор­ное воздействие доброго слова на эмоциональную сферу): Ласково слово — что весенний день; Доброе словечко в жемчуге; Хорошее слово, что добрый конь. Особенно часто встречается соотнесение с пищей, вызывающей приятные вкусовые ощущения, приводятся соотнесения со сдобой, медом, мягким пи­рогом: С добрым словом и черная корка сдобой пахнет; Ласковое слово лучше мягкого пирога.

Потребность человека в речевых поддержках передается путем таких сравнений, как дождь в засуху, посошок в руках: Доброе слово человеку — что дождь в засуху; Доброе слово сказать — посошок в руки дать.

В татарских паремиях доброе слово ассоциируется с медом ‘бал’, са­харом ‘шикэр’, весенним днем ‘язгы кен’: Яхшы суз балдан татлы ‘Доброе слово слаще меда’; Татлы суз — язгы квн кебек рэхэт ‘Сладкое слово приятно словно весенний день’. Встречаются и лексемы блаженство ‘рэхэт’, лекарство для души ‘жанга дару’, связанные с получением удовольствия, наслажде­ния от услышанных приятных слов: Яхшы суз сау кешегэ рэхэт, авыруга дэва ‘Доброе слово для здорового блаженство, для больного лекарство’; Яхшы суз щанга дару, яман суз — агу ‘Доброе слово — лекарство для души, дурное слово —яд’.

В татарской паремиологии очень много изречений, в которых доброе слово рассматривается в качестве средства достижения труднейших целей: медведя заставит танцевать ‘аю биетер’, через гору перенесет ‘тау ашыра’, еланны жццэр ‘змею одолеет’, например, Яхшы суз еланны щицгэн ‘Доброе слово змею одолеет’; Яхшы суз аюны биетер ‘Хорошее слово медведя заставит танцевать’; Яхшы суз тау ашыра ‘Хорошее слово через гору перенесет’.

Основной функцией «злого» слова является нанесение ущерба окружа­ющим, оно в пословичных суждениях характеризуется как нечто неприят­ное, наносящее боль, душевную рану. Лексемы, характеризующие такое сло­во, позволяют выявить эти отрицательные признаки. Воздействие дурного слова соотносится с неприятными вкусовыми ощущениями (горький, кис­лый ‘ачы’), а само злое слово — с теми реалиями, действия которых способ­ны нанести физическую боль. В русских паремиях злое слово ассоциируется с полынью (горький вкус / неприятные чувства), с огнем (жжение / боль), в татарской очень часто — с ядом ‘агу’ (пагубное влияние / вред), со льдом ‘боз’ (холод / равнодушие), с углем ‘кумер’ (способность замарать / оскор­бление, унижение), с камнем ‘таш’ (тяжесть, для души): Недоброе слово боль­ней огня жжет; Есть словко — как мед сладко; а нет словко — как полынь горько; Колактан кергэн салкын суз йврэккэ боз булып бэрелэ ‘Холодное слово для сердца словно лед’; Яхшы суз щанга дару, яман суз — агу ‘Доброе слово — лекарство для души, дурное слово —яд’.

Русские пословицы указывают на возможность причинение вреда злым словом самому говорящему: За худые слова слетит и голова.

Указывая на возможные неприятные последствия сказанных злых слов, пословицы обоих народов приводят в качестве сравнения физическую рану и душевную рану ‘жэрэхэт’, при этом последняя квалифицируется как более сильная и незаживающая: Шашечно-ружейная рана залечивается, а словесная — нет; Слово не стрела, а пуще стрелы разит; Бритва скребет, а слово режет; Ук тэнне яралый, суз — щанны ‘Стреларанит тело, а слово — душу’; Свцге бер­не утерер, суз мецне утерер ‘Копье убьет одного, а слово — тысячи’. Вред злого слова в татарских паремиях раскрывается путем его соотнесения с физиче­ской болью: баш чатнар ‘голова затрещит’, йерэкне езэр ‘сердце разорвет’: Яман суздэн баш чатнар ‘От дурного слова голова трещит’; Ачы суз йерэкне взэр ‘Горькое слово сердце разорвет’.

В пословицах — особенно часто в татарской пословичной системе — «до­брое» и «злое» слово представляются в оппозиции друг другу, где противопо­ставляются их действия, последствия, например: Яхшы суз ара тезер, яман суз ара бозар ‘Доброе слово вносит лад, злое слово — разлад’; Яхшы суз щанга дару, яман суз — агу ‘Доброе слово — лекарство для души, дурное слово — яд’; Яхшы сузгэ щан эри, яман суздзн кан ката ‘От доброго слова душа тает, от дурного слова кровь застывает’; Яркое слово — пища душе, дурное слово — кол голове; Доброе слово в жемчугах ходит, а злое слово пуще стрелы разит. Имеются так­же и соотносящиеся пословицы: Доброе слово дом построит, а злое слово дом разрушит / Яхшы суз ей салдыра, яман суз ей туздыра.

2.5. Мудрое и глупое слово. Высокую оценку в пословицах получает мудрое слово. Мудрое слово проникнуто глубоким умом, содержательно­стью, оно обладает большими достоинствами, ценностью: Слово толковое стоит целкового. Данная тематика более детально освещена в татарской паремиологии, причем наибольшее внимание уделяется мудрому слову, получающему высшую оценку, которое представлено как нечто ценное, обладающее силой: Акыллы суз тимер капканы ачар’ Мудрое слово желез­ные ворота откроет’. Подчеркивая ценность мудрого слова, татарские по­словичные суждения сравнивают его с драгоценным металлом — золотом ‘алтын’, шелком ‘ефэк’: Акыллы суз — телдэн чыккан алтын ‘Мудрое сло­во, вышедшее из-под языка золото’; Акыллы суз алтыннан кыйбат ‘Мудрое слово дороже золота’; Белемсез адэмнец сузе белэктэй, Белемле адэмнец сузе ефэктэй ‘У глупого человека слово с локоток, У мудрого человека слово словно шелк’. Соотнесение с шелком основано на качествах ткани (гладкая, мяг­кая, скользящая), т.е. мудрое слово «дорогое» приятное, нужное, не при­чиняющее вред, ласкающее.

Итак, ценность слова определяется его содержанием, в котором должен быть заложен глубокий смысл, в противном случае слова теряют свою цену и значимость. Для паремий характерно соотнесение высказанных слов с точки зрения его содержания с личностными качествами человека. Так, источни­ком мудрых слов считается мудрый человек, тогда как для глупого человека характерна пустая, лишенная смысла болтовня: Акыллы кешедэн акыллы суз чыгар ‘От мудрого человека мудрое слово’; Yзе ахмакныц сузе ахмак ‘Углупого и слова глупы.’.

Мудрое слово в русской паремиологии упоминается в немногочислен­ных пословицах и не находит метафорических переосмыслений. Характер­ным признаком мудрого слова и русские, и татарские паремии выдвигают краткость высказывания: Хикмэтле суз куп булмый ‘Мудрых слов не бывает много’; Мудра голова — короткий язык.

Глупое слово лишено разумной содержательности, целесообразности, для него свойственно «отсутствие ума» [Ожегов, 2004: 133], оно оценивается в пословицах как нечто бессмысленное, ненужное, лишнее, не заслужива­ющее внимания мудрых людей. Качества глупого слова выражаются путем соотнесения с пустыми предметами, не имеющими ценности, например, в русских паремиях — с пылью или пустым орехом: Глупые речи, что пыль на ветру; Пустые слова, что орехи без ядра. В татарских пословицах бесполез­ность глупого слова ассоциируется с глазами без блеска ‘нурсыз ^з’: Нурсыз куз, хикмэтсез суз файдасыз ‘Глаза без блеска, слова без мудрости бесполезны’. Адресатом глупой речи, с точки зрения русских пословиц, может быть толь­ко глупый человек: Глупым словам — глупое ухо.

2.6. Меткое слово. В пословичном фонде русского народа положитель­ную оценку получает меткое слово. Меткое слово обладает способностью попадать в цель, выразительно и точно подмечать, называть суть чего-либо [Ожегов, 2004: 353]: Меткое слово не говорится мимо. Паремии указывают на такое его основное свойство, как точность, направленность в нужный момент адресату и соотносят его со снайперской пулей: Меткое слово, что снайперская пуля. Оно характеризует остроумного человека, способного в каждой речевой ситуации находить нужные слова.

В нашей картотеке татарских пословиц, раскрывающих меткое слово, не найдено.

3. Слово и ДЕЛО / СYЗ ЬЭМ ЭШ

В паремиях большое место уделяется описанию и оцениванию речевой и трудовой деятельности, которые в основном представлены в сопоставитель­ном плане. В них, прежде всего, раскрываются взаимоотношения слова и дела, указывается на существующую между ними взаимосвязь. Взаимосвязь слова и дела имеет комплексный, многогранный характер, включает крите­рии, отражающие различные компоненты и аспекты речевого общения.

3.1. Соотношение коммуникативных умений и деловых качеств. В русских и татарских пословицах всячески осуждается болтливый и бездеятельный человек, оцениваемый с точки зрения коммуникативных умений и трудо­вых навыков. Паремии указывают на наличие у него речевых умений и от­сутствие деловых качеств, например: На словах его хоть выспись, а на деле и головы не приклонишь; На словах и так и сяк, а на деле никак; Суз килсэ очынган, Эшкэ килсэ кычынган ‘Где слово, там петушится, Где дело, там чешется’; Ярык кайда — щил шунда, ялкау кайда — суз шунда ‘Где щель, там ветер, где лентяй, там слово’. В обеих пословичных системах болтливость приписывается без­деятельным людям, немногословность — трудолюбивым. Данная черта рас­крывается в соотносящихся пословицах: По разговорам всюды, по делам ни- куды / Суз белэн анда, монда, тегендэ, эш белэн беркая да ‘Словом туда, сюда, делом никуда’; Куп свйлэгэн — аз эшлэгэн, Аз свйлэгэн — куп эшлэгэн ’Кто много говорит, тот мало делает, Кто мало говорит, тот больше делает’.

Главным объектом оценивания часто оказывается человек, не реализу­ющий сказанные слова на деле: От слова до дела целая верста; От слова до дела — бабушкина верста; От слова до дела — сто перегонов; Эйту белэн утэу арасында алтмыш еллык юл бар ‘От слова до дела шестидесятилетняя дорога’.

3.2. Неплодотворность пустых разговоров в татарском и русском послович­ных фондах выражается путем противопоставления говорения трудовому про­цессу. Пословицы данной группы негативно оценивают пустые, бесполезные слова, не подкрепленные делом, в них описывается какой-либо вид деятель­ности и утверждается несостоятельность речевой деятельности в его осу­ществлении. В русских паремиях при этом упоминаются бытовые работы: капусту шинковать, плести лапоть, шить шубу, кашу варить, например: Язы­ком и лаптя не сплетешь; Языком капусты не шинкуют; Разговорами каши не сваришь; Словами шубу не сошьешь; в татарских — ботка пешеру’ кашу варить’, читэн уру ‘изгородь вить’, уракуру ‘жать’, тэбэ пешеру ‘яичницу варить’: Коры суздэн читэн урелми ‘Словами изгородь не совьешь’; Суздэн ботка пешмэс ‘Сло­вами кашу не сваришь’; Тел белэн тэбэ пешми ‘Языком яичницу не сваришь’.

3.3. Преимущество дела перед словом. Труд оценивается выше красоты речей, ибо главное достижение личности, заслуживающее восхваления, — это результат труда, который только и способен показать сущность челове­ка: Карама кешенен, сузенэ, кара эшенэ ‘Не смотри на слова, а смотри на дела’. Своим трудом можно гордиться: Телен белэн масайма, эшен белэн масай / Не хвались языком, а хвались делом.

Паремии призывают не увлекаться пустословием, отдавать предпочте­ние делу перед словом: Свйлэп курсэткэнче эшлэп курсэт ‘Лучше сделать, чем говорить’; Телен белэн дау куптарма, эшен белэн тау актар ‘Не скандаль язы­ком, а делом гору вороши’; Йвз кат эйткэнче, бер кат эшлэп курсэт ‘Лучше один раз сделать, чем сто раз говорить’; Не спеши языком, торопись делом; Меньше говори, да больше делай; Языком не спеши, а делом не ленись.

Многие русские и татарские паремии представляют форму противо­поставления слова и дела, в которых указывается объем речи и труда: речи предписывается меньший объем, делу — больший. Такие пословицы носят рекомендательный характер, в них содержится призыв к труду и к ограни­чению разговоров: Аз свйлэ дэ куп эшлэ /Меньше говори, да больше делай. Та­тарские пословицы призывают подкреплять сказанные слова делами, например: Телец белэн эйткэнне кулыц белэн эшлэп курсзт ‘Сказал языком — сделай рука­ми’; Телецнзн килгэн кулыцнан килсен ‘Умеешь говорить, умей и руками делать’; Суздэн эшкэ куч ‘Со слова перейди к делу’.

3.4. Соответствие слова делу. Пословичные изречения провозглашают взаимосвязь, взаимообусловленность слова и дела, которые проявляются в том, что обычно делу предшествует слово, а сказанное слово должно быть доказано совершенным делом. В паремиях ценность сказанного слова опре­деляется последовавшим за ним делом, соответствующим ему: Великое сло­во без дела — ничтожное. Соответствие слова делу считается мерилом чело­веческой ценности: Не по словам судят, а по делам; Сузгэ карап тугел, эшкэ карап хвкем ит ‘Оцени не за слова, а за дела’. Слово, противоречащее делу, находит негативную оценку: Кулы берне эшли, теле икенчене свйли ‘Рука де­лает одно, язык говорит другое’. Татарские и русские паремии провозгла­шают обязательность подкрепления слова делом. Слова, неподкрепленные реальными действиями, не сопровождающиеся конкретной деятельностью, бессмысленны. В русских пословичных суждениях представлены случаи не­соответствия слова и дела: Рассуждают прямо, а делают криво, в татарских пословицах соотнесение сказанного слова и совершенного дела выступает способом познания, раскрытия сущности человека: Кешене сыныйсыц килсэ - бер эйткэн сузенэ кара да, бер кылган эшенэ кара ‘Хочешь испытать человека: посмотри на сказанное слово и совершенное дело’.

3.5. Соблюдение последовательности мысль — слово — дело. Известно, что делу или действию предшествует мысль: сначала назревает идея, затем происходит ее осуществление путем совершения каких-либо шагов. Русские пословицы регламентируют соблюдение последовательности мысль — сло­во — дело, ибо необдуманные проступки часто бывают ошибочными: Сна­чала думай, а под конец делай! Не начавши думай, а начавши делай. Пословицы предписывают действовать, положив в основание некоторый замысел, за­прещается действовать без предварительного, тщательного обдумывания: Не спросясь броду, не суйся в воду.

3.6. Соблюдение последовательности: дело — слово. Найдены также сужде­ния рекомендательного характера, регламентирующие последовательность: сначала дело, потом слово. Они утверждают, что о делах можно рассказывать только после их завершения, например: Элек эшлэ, аннан свйлэрсец ‘Сперва сделай, потом расскажи’; Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь.

3.7. Противопоставление слова и дела по степени легкости / сложности их совершения. Трудовая и речевая деятельность отличаются темпом и разной степенью сложности их совершения Эйту бер, эшлэу башка ‘Сказать одно, сделать другое’; Не все то делается, что говорится. Говорение осуществляет­ся легко и быстро, а труд требует времени, усердия и терпения. Эти особен­ности в русских и татарских пословицах репрезентируются лексемами-анто­нимами: легко ‘ансат’ - нелегко ‘кыен’, скоро — не скоро: Легко сказать, да нелегко орла поймать; Скоро то говорится, а не скоро делается; Эйтугэ ансат, эшлэугэ кыен ‘Легко сказать, трудно сделать’.

3.8. Взаимообусловленность слова и дела. В русских пословицах слово и дело рассматриваются как взаимообусловленные виды деятельности, всегда сопровождающие друг друга: Без слова дело не делается, без дела слово не мол­вится. В нашей картотеке татарских пословичных суждений, раскрывающих этот аспект, не найдено.

3.9. Допустимость и недопустимость разговоров во время трудовой деятель­ности рассматривается в татарских пословичных суждениях, где объектом оценки выступает разговор в процессе трудовой деятельности: одни посло­вицы допускают сопровождение дела речью, а другие категорически запре­щают разговаривать во время работы: Телец свйлэсен, кулыц эшлэсен ‘Пусть язык говорит, а рука делает’; Жеп суссез булмый, эш сузсез булмый ‘Нити не бывает без волокна, а работы — без слов’; Эштэ сузгэ мавыкма ‘За работой язы­ком не болтай’. В нашей картотеке русских пословиц такого содержания не найдено.

Итак, корпуса русских и татарских паремий, отображающих речевое по­ведение, представляют собой сложные, но достаточно организованные си­стемы. На основе семантического анализа пословичные изречения можно объединить в тематические блоки: язык и его функции, свойства слова, пра­вила для говорящего, правила для слушающего, болтливость-немногослов- ность-молчание и т.д.

Наряду с универсальными, общечеловеческими принципами общения сопоставительный анализ русских и татарских пословиц позволяет выявить и национально-специфическое в понимании и оценивании составляющих речевого поведения, связанное с особенностями религиозного и бытового мироустройства этих народов.

ЛИТЕРАТУРА

1. Абелева, И.Ю. Речь о речи. Коммуникативная система человека [Текст] / И.Ю.Абелева. — М.: Логос, 2004. — 304с.

2. Ажеж Клод Человек говорящий: Вклад лингвистики в гуманитарные науки [Текст] / Ажеж Клод.- М.: Едиториал УРСС, 2006. — 304 с.

3. Винокур, Т.Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведе­ния [Текст] / Т.Г. Винокур — М.: Наука, 1993. — 171 с.

4. Никитина, С.Е. Устная народная культура и языковое сознание [Текст] / С.Е.Никитина. — М.: Наука, 1993. — 186 с.

5. Ожегов, С.И. Толковый словарь русского языка [Текст] / С.И.Ожегов, Н.Ю. Шведова. - М.: А ТЕМП, 2004. - 944с.

6. Остин, Дж.Л. Слово как действие [Текст] / Дж.Л. Остин // Новое в за­рубежной лингвистике. Вып. 17. — М.: Прогресс, 1986. С. 22-130.

7. Рождественский, Ю.В. Общая филология [Текст] / Ю.В. Рождествен­ский. — М.: Фонд: Новое тысячелетие, 1996. — 326 с.

ИСТОЧНИКИ

1. Аникин В.П. Русские народные пословицы, поговорки, загадки и дет­ский фольклор. — М., 1957. — 340 с.

2. Даль В.И. Пословицы русского народа / В.И.Даль. — М., 1984. — 612 с.

3. Татарское народное творчество. Пословицы и поговорки. — Казань: Тат.кн.изд., 1987.